Кауитлок знает, куда цурумеки ведут его и ещё сотню захваченных с боя пленников. К Великой Пирамиде, на Поле Пасачинтека. К святилищу Бога, которому поклоняется и его племя. Пусть сейчас глаза его завязаны, руки стянуты за спиной, а на шее общая с остальными верёвка, – он видит Путь и готов пройти по нему достойно. Однажды сам Владыка Неба Итцу не поскупился пролить из собственных жил на пашню сто капель Влаги Жизни, чтобы породить кукурузу. Люди едят плоть Пасачинтека и потому должны отдавать свой долг кровью.
***
«Бог Кукурузы» Угрюмого Алебардиста погружает читателя в жестокий, ритуализированный мир доколумбовой Мезоамерики. И снова это не условно историческое приключение, а иллюзия, как и всё остальное в творчестве автора. Но дух, быт и обычаи американских аборигенов переданы правдоподобно и узнаваемо. Множество земледельческих сообществ от племенных поселений до государств, поклонение кукурузе, кровавые ритуалы с человеческими жертвоприношениями, регулярные рейды за пленниками, священные города с аренами и пирамидами.
Композиция линейная, с одной микроскопической вставкой о появлении кукурузы в мифологической стилизации. Внутреннего времени произведения всего несколько часов. Предложения заметно короче и проще, чем обычно у Алебардиста, а язык сухой, на этот раз обходящийся без цветистых метафор. Описания точные и практически «документальные». Герой снова воин, и сцены членовредительства уже традиционно реальны и точны, выписаны со знанием дела. Пунктуация их, видимо, жутко боится и потому так же традиционно хромает.
Сюжет лишь кажется простым. Народ Кауитлока поклоняется тому же Богу Кукурузы, что и пленившие его цурумеки. Герой знает, что ждёт сто одного пленника на Поле. Эрудированный читатель тоже предполагает бойню, но он вне культурного поля персонажей. Восхитительная сложность сюжета в том, что он параллельно развивается на двух уровнях: профанном и сакральном. Кауитлок верует, и для него происходящее имеет недоступный читателям смысл. Он стремится достойно пройти все испытания, чтобы слиться с Богом.
В отличие от «Свадебного переполоха в Великом Краале Кумбу», здесь смысл действа на арене не заслонён гротеском на современность и многословием «фольклорного» эпоса. Разыгрывается ритуал: Зёрна, Вороны и Бизоны повторяют местный Символ Веры, чтобы найти, вознести на пирамиду и возродить Пасачинтека. Кристальная простота и ясность стиля одновременно передают и профанный ужас происходящего, и его сакральное значение. Кажущийся невзрачным камешком текст ловит солнце и оказывается неогранённым алмазом.
Рецензии на другие произведения Угрюмого Алебардиста:
Средневековый воин живёт отшельником в мрачном лесу и жаждет отомстить смертельно опасному существу за смерть единственной дочери. Получая от короля сведения о появляющихся в округе монстрах, он отправляется за их головами, каждый раз надеясь встретить своего заклятого врага.
***
«Время монстров» Джордана Дауни (2018 г.) при желании можно поставить в ряд с «Завоеванием» Лучио Фульчи (1983 г.) и «Вальгаллой: Сагой о викинге» Николаса Виндинга Рефна (2009 г.). Общими для трёх фильмов будут многоплановость смыслов и материализованный, облечённый плотью психологизм. Ещё фильм Дауни легко причислить к артхаусу – но обольщаться не стоит. До жанрового прорыва и культурного события, каким стала «Ведьма: Сказка Новой Англии» Роберта Эггерса (2015 г.), он не дорос. Фестивальный продукт и эксперимент – да, но в целом не вышедший за границы ни мейнстрима, ни традиции.
Особенность подачи «Времени монстров» в том, что наиболее выгодные с точки зрения зрелищности сцены остаются за кадром. Главный герой – профессиональный охотник на чудовищ, но режиссёр сознательно отказался от всех связанных с этим возможностей. Нет ни внешности монстров, ни их нападений на людей, ни охоты, ни даже поединков. Фульчи и Рефн были куда как кровавы! Неожиданный ход, но он обманывает ожидания зрителей и ничего не даёт взамен. «Хотели очередной развлекухи? Выкуси!» – будто смеётся режиссёр. Он действительно выделился – но чего хотел добиться помимо этого?
Подлинная «вещность» декораций порадовала: жилище охотника, замок, пейзажи, инвентарь. Приятное разнообразие после компьютерных фантомов! Но есть нарекания: там, где «природа» не смогла дать требуемое, декоратор прокололся. Доспех в рюшечках экзотичен, но неправдоподобен и нефункционален. Отрубленные головы насаживаются на колья трофейной стены сквозь лобную кость, как пластилиновые. Кровля – просто накиданная куча мусора. На контрасте с действительно реальными объектами муляжи выделяются поделками детсадовцев в музее культуры и искусств.
Во «Времени монстров» используется медитативный визуальный ряд, как у Рефна. Те же пустоши, безлюдье, вода, леса, скалы и туман. Но у Дауни нет персонажей, уравновешивающих всю эту статику действием или разговорами. Кристофер Рай брутален, однако тремя репликами и мимикой данный сюжет не смог бы раскрыть и сам Чарли Чаплин. Нет здесь ни выраженной рефновской коллизии язычества и христианства, ни даже его деления фильма на главы с говорящими до вульгарности названиями. Если «Вальгаллу…» можно назвать чистилищем при переходе человечества из Старого в Новый Свет и следующее тысячелетие, то «Время…» будет личным (пусть и универсальным) адом.
Фульчи в своём столь же экспериментальном «Завоевании» визуализирует образы, символы и мотивы коллективного бессознательного. Получилось этакое фрейдистское фэнтези каменного века с лёгким налётом эллинизма, взаимоотношения женщины с мужем и сыном в эпоху «свержения» матриархата. Тёмное фэнтези Дауни при той же психологической наполненности гораздо уже по охвату аудитории. Это сугубо мужской внутренний мир, во многом сложный для женского восприятия: агрессия, иерархия, отношение к женщине, старости и смерти. И это требует особого освещения и отдельных пояснений: «Одну простую сказку, а может, и не сказку, А может, не простую, хотим вам рассказать».
«Нам помнится, вороне…»
Смысл жизни протагониста в непрекращающейся борьбе. Никаких компромиссов! Только хардкор! Сильный мужчина сам выбрал так, выйдя за стены замка и решив жить в лесу. Пусть тяжело, зато вдали от коронованного альфа-самца. Хижина мала и неустроенна, но своя. И никому кланяться не надо. Жена и дочь оказались слабыми для вольной жизни. Женщины! Красивые, но хрупкие создания. Виноват в их гибели не он, а монстры. «М-ме-е-есть!» – и взор страдающего запором барана. Но постепенно, исподволь, со временем и опытом приходит и (половое) бессилие. И понимание того, что сам дурак. Песец подкрался, поглумился и загрыз.
«А может быть, собаке…»
Маленькая девочка больна. Она угасает, и медицина бессильна. Отец рассказывает дочери сказку. Страшную историю, в которой они вдвоём в зимнем лесу. Болезнь подступает к ней в облике чудовищ, а он стоит с мечом на страже. Ребёнок умер, и взрослый мужчина никак не может принять эту не зависящую от него данность. Закольцованный персональный ад. Отец – сильный мужчина и человек действия, которому обычно всё удавалось. Сейчас он заживо варится в котле собственного неожиданного бессилия и вины: не смог, не спас, не защитил. Лишь отпустив мёртвую дочь, приняв её смерть и простив себя, отец смог выйти из депрессии. Не во всех битвах можно и нужно побеждать. Пусть монстры в аду грызутся меж собой сами. Без него.
«А может быть, корове…»
Напали враги, и воин с дочерью на руках едва вырвался из гибнущей деревушки. Они бегут в замок, чтобы укрыться за его крепкими стенами. Но от стрелы не убежишь. Погибли оба. Душа девочки уходит сразу, а её отец всё никак не может обрести покой. Он не верит в то, что уже случилось, и не желает расстаться с ребёнком. Снова и снова трубит рог, и открываются врата преисподней. Раз за разом призрак воина побеждает демонов, посланных по его душу. Он сражается и получает смертельные раны, которые тут же заживают. Он застрял у развалин Вальгаллы, объявленной победившими старых богов христианами одним из чертогов ада. Но однажды бездомный эйнхерий понимает, что воссоединиться с дочерью можно лишь в новой вере, и уходит в христианский рай по цветущему лугу.
«А может, это дворник был…»
Возможно и сатирическое толкование фильма: Дауни со товарищи обрыдла геймерская рутина. Крафтинг, зельеваренье, обустройство жилища, зачистка местности и улучшение отношений с местным лордом-неписем. Возня на экране выглядит так, будто Довакин из Скайрима залип на побочных квестах: экспа не растёт, лут не выпадает, основной сюжет стоит на месте. Таймкиллинг и трофеи на стеночку. Монстр-паразит и буквально переведённое название («Охотник за головами») при такой интерпретации обретают ещё и остросоциальное значение.
«Время монстров» я бы назвал фестивальным кино в истинном значении этого явления. Игровой фильм, призванный не рассказать историю, не привлечь внимание зрителей, не найти что-то новое – а разово удивить узкий круг лиц уставшей фестивальной компании. Нарочито дефектный кубик Рубика. Неожиданная смесь приёмов и едва намеченный сюжет в жанре тёмного фэнтези. Специально созданная возможность вариативного толкования – без существования одного единственно верного. Если отказаться от зауми и сотворчества – просто фанфик любой из популярных RPG по типу Dark Souls.
Чёрный Град (сборник рассказов), Алексей Холодный, 2019-...
В базе Лаборатории Фантастики отсутствует, сетевая публикация.
Формально цикл составлен из четырёх рассказов, фактически в нём шесть самостоятельных историй. Первые две короткие, описательные и, видимо, призваны создать нужное автору настроение. Честно говоря, они кажутся здесь лишними довесками. Остальные четыре отличаются от них «калибром» и мощностью «порохового заряда» настолько, что логичнее было бы сделать сборник о мойском призраке.
Общий для всех историй образ – враждебная человеку вода, обиталище нечистой силы. Промозглая сырость, потоп в подвале, болотные испарения, реки и каналы как граница между мирами. Неудивительно для Санкт-Петербурга, отвоёванного у этой стихии. Помнится, в фанфиках по Г. Ф. Лавкрафту сюда запускали даже Ктулху.
Текст вязкий, часто перегруженный подробностями и знаками препинания, но таков авторский стиль. В основном написано грамотно, хотя есть придирки. Попадаются лишние запятые, к примеру, после «особенно» и «к тому же». Встречается тавтология, как «выловить» и «выловленного» спустя девять слов. Бывают проблемы с суффиксами, как у «серебрённой пули». Случаются явные описки наподобие «нимофманки». Это всё будет вычитываться и правиться (я надеюсь).
Не всегда верно и естественно используются тропы. К примеру, руки от усталости здесь наливаются не свинцом, а сталью, которая обычно указывает на силу. У грифонов почему-то лица, хотя они не сфинксы. Это уже вызывает недоумение.
Наконец, случаются искажения реальности и смыслов. Показательный пример – «ледяные пальцы безмятежно лежали на ладони старика, вцепившись в кусок оторванной бусины». Либо бусины крупные и мягкие, как сдобные булки, либо имелись в виду порванные бусы. Либо безмятежно, либо вцепившись.
Отмечу, что и в этом цикле фольклорные мотивы Алексею Холодному явно удались лучше религиозного апокалипсиса, литературного фарса, городских легенд и ритуальных совокуплений. Видно, что автор экспериментирует, пробует освоить новое для себя. Это понятно и вызывает уважение. Но мне кажется, что он не смог выдержать до конца заявленные в названии и заданные первыми двумя рассказами «питерские» стиль и тон. Получилось так, будто на екатерининский бал-маскарад, дождавшись опьянения гостей, без приглашения вломились монстры из других авторских сборников. Конкретно из «Тьмы языческой» и «Влечения». Интересно, что единство стиля нарушают только два первых рассказа-зарисовки.
Мёртвая вода
Время и место действия угадываются сразу – 20-й век, блокадный Ленинград. Немцы, бомбёжки, голод, хлебные «нормы». Каменный остров, дворы-колодцы, грифоны. Насколько верно эти знаковые реалии увязаны в одном месте, не мне судить, поскольку я в Санкт-Петербурге не был.
Сюжет представлен потоком сознания главного героя, вычерпывающего воду из подвала и с первого этажа многоквартирного дома. Он безумен, но уверенность в этом приходит в конце рассказа. Ход, схожий с фильмом «Письма мёртвого человека» К. Лопушанского. Спокойное, но искажённое восприятие действительности позволяет сделать ещё ужаснее описания голодающего осаждённого города и его жителей, превращая всё в мистический постап.
Странно, что автор называет главного героя «Игнатич». Всё-таки не деревенскую прозу пишет, а сценку из жизни «культурной столицы». Остальные имена, вещи и декорации соответствуют привычному образу города. Образованность и эрудиция персонажа показаны в контексте, так что быть, к примеру, дворником он не может. Прокол.
Для оживления сюжета в повествование вплетено несколько баек. Одни из них сгущают атмосферу ужасного: охотящиеся на детей каннибалы, человечина на китайском рынке и не брезгующие там покупать мясо евреи. Другие просто странны: грабящие продсклады «сорванцы» словно времён Гражданской войны и делающая волосы зелёными хна. Хотите верьте, хотите нет.
Непонятна цветовая палитра застарелой смерти и разложения: зелёный, рыжий и даже алый. Предположим, есть ржавчина и волосы в жиже из прорванных труб. Всё остальное списывать на сумасшествие Игнатича или на закреплённые в массовой культуре штампы американского кинематографа? Сгнило и потекло зелёной и кровавой слизью? Засветилось?
Главный вопрос: почему именно такое название? С мёртвой водой русских волшебных сказок ничего общего. В тексте есть «колодец венчанных душ», есть аллюзия на высказывание «кто исчерпал воды горстью своею» Иоанна Златоуста. Видимо, смысл следует искать в этом.
Восковая дама
Здесь читателю предлагается поиграть: действительно ли будут параллели и полемика с пушкинской «Пиковой дамой» и кое-чем ещё? Ну что же, не буду разрушать авторские силки и капканы. Пусть каждый решит для себя самостоятельно.
Сюжет – застолье в декорациях бала России 18-го века, конкретно приём у графини Чернышёвой. Екатерининская эпоха: дамы и господа, офицеры, гусары, флирт и вино. В угоду «тёмному» жанру сценка приправлена вампирской тематикой: военные походы в Турцию и Молдавию, кровь и снова вино. Есть даже маленький цеплючий крючочек – опричники Ивана Грозного, некогда не дававшие упырям воли.
Главный герой – поручик. Снова поток сознания, на этот раз пьяного. Состояние подано изнутри, узнаваемо и со знанием дела! Именно тот момент, когда уже не лезет, уже горит желудок и едкая кислятина поднимается к горлу, а голова медленно кружится где-то над тобой, но всё ещё «варит». Поза «Чуть выпимший всадник на совсем пьяной лошади» в алкойоге. Самое время выйти подышать, пока не накрыло. Мероприятие-то светское, просто так не раскланяешься.
Намёки на военную дружбу, трагедию, страшную встречу плывут миражами в винных парах. Было, есть, кажется? Реальные воспоминания, книжные или фантазии? Кто знает. Изящный и культурный, но кажущийся пустым фарс. Красивый фейерверк. Финал, каким бы неожиданным он ни был, лишь добавляет неопределённости.
Мойский призрак
Уже не сценка и внутренний монолог, а три полноценных событийных рассказа с более-менее развитой системой персонажей, последовательно соединённые в единое повествование. Видимо, решив это дополнительно выделить, автор оформил их как главы.
19-й век, окрестности реки Мойки. Отсюда и название. История несчастной любви и сделка с чёртом: страдания, борьба и расплата. Культурные шаржи присутствуют, но в целом получилось ближе к народной традиции, чем классической литературе.
1. О мёртвом художнике замолвите слово
Если коротко, то «гусары, молчать!» Жена умерла до срока, и муж решает красиво, по-офицерски, застрелиться у её могилы. К добру или худу, но его за руку поймал призрак. Весьма словоохотливый и похотливый призрак, испорченный «квартирным вопросом». Знаете, перчёненько и свежо получилось.
2. Игра
Карты, деньги, вино, офицеры и снова дама, но опять не пик. Сцена-оборотень, внезапно показавшая здоровенные клыки. Акцент постепенно смещается с «питерской» на собственную авторскую мифологию. Манерный эстрадный фарс а-ля Александр Малинин или, прости господи, Николай Басков уступает место чертовщине из «Тьмы языческой».
3. Цыганский бес
Создаётся впечатление, что в этой главе Алексей Холодный попросту срывает надоевший тесный фрак и спускает с цепи свою уже вконец озверевшую на привязи фантазию. Можно было и раньше, поскольку теперь она отрабатывает программу «бежать-бежать, скакать-скакать, драть-драть-драть», как герои в серии фильмов «Американский оборотень». Видимо, из-за этого получилось несколько сумбурно. Хотелось бы больше порядка в кульминации и ясности в развязке, но с картами Таро и проделками нечистой силы это совместить сложно. Да и не всегда нужно, если честно.
Сосуд человеческий
Этот рассказ ближе уже не к «Тьме языческой», а «Влечению»: садомазохизм, элементы зоофилии, христианское и фрейдистское чувство вины. В нём другое время, другие персонажи. Тем не менее, он на полном основании мог бы стать четвёртой главой «Мойского призрака». Почему, ведь разница очевидна? Дело в смысле: здесь даются «искупление» и освобождение от проклятия, обрыв скованной в «Мойском призраке» бесовской цепи «страдание-борьба-расплата».
Рассказу предшествует эпиграф, единственный во всём сборнике. Видение ветхозаветного пророка Иезекииля, описывающее Бога в виде колесницы, влекомой четырьмя тетраморфами. Странный выбор, несмотря на все сюжетные четвёрки. Учитывая содержание, это больше похоже на сатанинское переворачивание смыслов, чем на использование старых или создание новых. Возможно, такова дань «тёмному жанру».
Сюжет построен на том, что некий полицейский чин царского Санкт-Петербурга заразился оборотничеством от найденного в реке монструозного трупа и пытается избавиться от проклятия, прибегнув к помощи проститутки-медиума. Примечательно, что шалава заразилась от него, но нарастающие телесные изменения этой пары окружающие не замечают. Сумасшествие? Может быть.
Всё действие зациклено между Невой и постелью. У реки совершаются убийства проституток, из её вод вылавливают трупы. На постели лежит больная и вечно пьяная баба-экстрасенс. Главный герой мечется, как в заколдованном круге, всё глубже и глубже погружаясь в пучину греха. Вино-секс-омерзение-убийство-вина до бесконечности. Водоворот всё убыстряется, затягивает всё глубже, и, наконец, дно достигнуто. Катарсис, но тоже какой-то сатанинский. Очищается ли чаша – сосуд человеческий – переполнившись грехом и излившись?
облако тэгов
